Обращение: УРОДЫ, если вы взяли собачку, поигрались и она вам больше не нужна, то перед тем, как выкинуть, снимите хотя бы цепь (ошейник). А самаый лучший вариант, перед тем как брать себе собаку, подумайте, а надо ли оно Вам. Я благодарна тем людям, кто не остался в стороне: Татьяне Ивановне Буглак - кассир отделения совхоза "Полетное" Тамаре Александровне Петуховой - культработник особая благодарность Аслану Нальгиеву Мокиной Марине Даниловой (Яценко) Наталье Загнеевой Людмиле Кидаковой (Горловской) Александре Никоненко Наталье И всем, кто за нас переживал... не буду перечислять, их очень много. Всем огромное, человеческое и собачье СПАСИБО.
Какой УЖАС!!! До чего может довести человеческая безответственность и халатность! Единственное оправдание тем НЕЛЮДЯМ, сделавшим ТАКОЕ с собакой, это то, что возможно они просто не думали... Я в шоке...
Ребята! БОЛЬШОЕ ВАМ СПАСИБО! Удачи Вам и терпения в этом БЛАГОМ деле. Собаке здоровья. Пусть быстрее поправляется. В таких надёжных руках всё у него теперь будет хорошо. Собаки очень благодарные животные, может он всё поймёт, и допустит к себе руки, которые спасли ему жизнь и избавили от невыносимых мучений. Всего Вам самого доброго.
Ghanna Оправданий нет.... Ни одного... Они выкинули собаку, просто пнули под задницу и все... Кстати, в той же Анастасьевке, месяц назад из машины был выброшен далматин (сука)... Ей уже нашли хорошие руки... Ужасно то, что таких деревенек миллион... А уродов моральных еще больше
посмотрела только часть фото,дальше просто не смогла....ужасссссс.Ирина М. пишет:
цитата:
Татьяне Ивановне Буглак - кассир отделения совхоза "Полетное" Тамаре Александровне Петуховой - культработник особая благодарность Аслану Нальгиеву Мокиной Марине Даниловой (Яценко) Наталье Загнеевой Людмиле Кидаковой (Горловской) Александре Никоненко Наталье И всем, кто за нас переживал... не буду перечислять, их очень много. Всем огромное, человеческое и собачье СПАСИБО.
Ребята! Какие вы молодцы! Низкий вам поклон. Как хорошо , что есть такие люди , которым больно за страдающую животину. А тем, кто выбросил собаку, все равно зачтется. Ничто на этой земле не проходит бесследно. Сама медик , но без слез смотреть не могла...
Ирина М. У нас была такая и стория с эрделем. На шее была суровая нитка, которой "добренькие" хозяева отметили щеночка в помете и благополучно про нее забыли. Очнулись месяца чеез два, когда щеночек стал срыгивать и задыхаться, принесли в лечебницу и там оставили как ненужного. Картина вросшей нитки была такаяже жуткая. Итог был плачевный - повреждение пищевода и лимфоузлов, все очень долго заживало, но пищевод так и остался передавленный, постоянно рвало и все вокруг постоянно загнивало. Через полгда пришлось усыпить. Очень надеюсь, что тут будет по другому! Удачи в Новом Году! Новосибирск.
Ну вот, прошли сутки посе операции. Стас чувствует себя нормально, даже устроил побег из вольера... Перевязки не получилось, ужасно боится людей. Зашла в вольер пофотать, а он аж писается от страха... Не знаю, забудет ли он когда нибудь все это... Начнет ли нормально относиться к людям....
Отправлено: 12.01.07 11:07. Заголовок: в ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ КОГО ПРИРУЧИЛИ
МЫ КАК И ВСЕ ОЧЕНЬ ПЕРЕЖИВАЛИ ЗА "РЕБЕНКА" У НАС ДВЕ ОВЧАРКИ. Я ГОРЖУСЬ ЧТО ЗНАКОМА С ЭТИМИ ЧУДЕСНЫМИ ЛЮДЬМИ. КАКИЕ ОНИ МОЛОДЦЫ ! МИЛЫЕ ДЕВЧЕНКИ ПУСТЬ ВСЕГДА И ВСЕ У ВАС УДАЕТСЯ. пУСТЬ ВАМ В НАГРАДУ ПОПРАВИТЬСЯ "РЕБЕНОК" И ВЫРАСТЕТ В ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ПСА! И ЕЩЕ ОЧЕНЬ БЫ ХОТЕЛОСТЬ ЧТОБЫ ВСЕМ УЧАСТНИКАМ ЭТОЙ ИСТОРИИ ВОЗДАЛОСЬ ПО ЗАСЛУГАМ. БРОСИТЬ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ БЕЗЗАЩИТНОЕ СУЩЕСТВО УЖЕ ГРЕХ А ЕЩЕ И ТАК! ВООБЩЕ Я ЧЕЛОВЕК ВОСПИТАННЫЙ НО КАК ПОДУМАЕШЬ ОБ ЭТИХ НЕЛЮДЯХ, КАЖЕТСЯ ЧТО САМЫЕ МЕРЗКИЕ СЛОВА НЕ ВЫРАЗЯТ В ПОЛНОЙ МЕРЕ ОТНОШЕНИЕ К НИМ.
Весь день думала про пса. На фото такие глаза ... Пес реально красивый. Я думаю, что он должен оттаять и обязательно полюбить кого-нибудь. Дай Бог ему хороших хозяев.
Слушайте, а пес то какой красивый!!! Морда у него просто супер, взгляд такой глубокий! Такой полумедвежонок, жаль, что к людям доверия нет... Пусть скорее поправляется!
Он вилял всем хвостом и заглядывал в лица И в любви своей был бескорыстно-бескраен... Он не смел в человеке на миг усомниться, Свято верил ему, ведь пред ним был хозяин...
Он - душа нараспашку - ребячески верил, Что его тоже любят, что он тоже нужен, Хоть на собственной шкуре жестокость проверил... Словно был среди ночи грозою разбужен:
Когда били несчадно, секли с упоеньем, Привязав, как скотину, верёвкой за шею, Раздражаясь его безграничным терпеньем, Как сносил порку кротко, залаять не смея...
А потом, в подворотню забившись от боли, Он зализывал раны, текущие кровью И не мыслил сбежать от хозяев на волю, Потому, что сочилися раны любовью...
Он за трепетный миг человеческой ласки, Хоть она и была для него очень редка, Жил как будто в любви, озираясь с опаской И не знал,что она для него стала клеткой...
Дай, Джим, на счастье лапу мне... Александра Соболева
Это был большой сильный пес, метис немецкой и кавказской овчарки. Я познакомилась с ним, зайдя к однокурснице перед экзаменом. Уходя, Наталья нагнулась к лежащей под столом собаке и негромко сказала: "Дай, Джим, на счастье лапу мне...". И пес положил на ее протянутую ладонь свою тяжелую мохнатую лапу. - Я всегда прошу у него счастья, удачи, - объяснила Наталья. - Когда иду на экзамен или на свиданье. Или просто, когда мне грустно и плохо... Папа тоже так делал. Эта фраза звучит, конечно, уже до неприличия избито, но для нас это не пустые слова, мы действительно нашли Джима на счастье...
Весь день было пасмурно, а к вечеру подул резкий промозглый ноябрьский ветер, в порывах которого семилетней Наташке вдруг послышался чей-то страшный, но в то же время жалобный вой.
- Ты слишком много фантазируешь, - прервала ее мать.
- Это ты виновата, что ребенку мерещатся всякие ужасы, - заворчала бабушка. - Ты пугаешь ее по вечерам вурдалаками...
И обычный семейный спор был уже готов разгореться, но отец поднял руку, призывая женщин к молчанию, и сквозь шелест кружащихся по двору старых газет и громыхания железа на крыше все явственно услышали протяжный вой, от которого побежали по спине мурашки и сжалось сердце.
- Прямо собака Баскервилей, - прошептала мама.
- Больше похоже на отчаявшегося, но победившего зверя из романов Джека Лондона, - возразил отец.
Наташке же, широко открывшей глаза от страха и любопытства, представлялись ужасные "вовкулаки".
Вой продолжался до поздней ночи и стих только часам к трем.
Наутро, в обычной суете, все как-то забыли о вчерашнем призраке и навеянных им тревожных снах. К тому же ветер успокоился, и на улице было тихо и тоскливо, на грязный асфальт не то падал, не то капал мокрый липкий снег. Около полудня мама пошла выкинуть мусор. Она опрокинула ведро в контейнер, повернулась и остолбенела: среди рваных пальто и дырявых сапог на грязном мокром матрасе лежало нечто, что можно было назвать только чудовищем, но каким жалким чудовищем! Большая, совершенно голая собака с рыжеватой кожей, обтягивающей голые, совсем без мяса, кости. Почти труп, холодный, мокрый, не двигавшийся под снегом и дождем, и только на морде оставалось немного шерсти, да тускло мерцали живые страдающие глаза.
"Так вот кто вчера так напугал нас; вот кто так тосковал, так умолял кого-то о помощи и кому-то угрожал..."
Пятясь и говоря что-то ласковое, мама вернулась в дом, рассказала об увиденном бабушке...
...от помойки до парадной пес шел, поддерживаемый мамой и бабушкой с двух сторон, шатаясь, заваливаясь, как раненый. Подъем же на третий этаж занял чуть не сорок минут. Собака не могла даже самостоятельно переставлять лапы. И мама подтягивала пса наверх, а бабушка, идя сзади, переставляла по ступенькам его задние лапы. Через каждые три-четыре ступени приходилось останавливаться, чтобы пес отдышался, тяжело привалившись к стене. Когда наконец все трое оказались в квартире, собака была уложена на подстилку, мама наклонилась над ним сказать что-нибудь ободряющее и успокаивающее. И тут пес, обессиленный "путешествием", пес, который только что не мог даже шевельнуться, приподнял переднюю лапу и положил ее на протянутую мамину ладонь.
- Джим! - невольно вырвалось у нее. Она осторожно опустила большую худую лапу на подстилку и, вытирая слезы, стала обмывать пса теплой водой, наполнять грелки и варить жиденькую овсянку.
К вечеру Джим отоспался и немного поел, а через некоторое время у него заболел живот. Пес жалобно поскуливал, и было видно, как под кожей шевелятся кишки. Джим, почти не приподнимаясь на лапах, пополз к входной двери. Мама, поняв, что он хочет в туалет, и видимо приучен к улице, приготовилась к новому трудному путешествию. Когда Джим добрел до вытоптанного газона с одиноким старым тополем и присел, к маме подошла возвращавшаяся с работы соседка. Она несколько мгновений молча смотрела на собаку и потом равнодушно сказала: "Вы его сейчас оставьте и идите домой. Он все равно не приживется. Этого пса уже несколько раз подбирали, потом выводили вот так же, "погулять", и он уходил, не шел обратно в дом. Ему только погреться и поесть, а больше ему не надо ничего", - и ушла. "Не может быть! После того как он дал мне лапу, после этого взгляда, такого теплого и осмысленного!" Но в душе шевельнулось-таки подозрение, вспыхнула обида. И мама медленно повернулась и пошла к парадной. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как Джим заскулил, и послышались тяжелые шаркающие шаги. Мама обернулась и увидела ковыляющего к ней пса, не перестававшего тоненько поскуливать. Она покраснела за то, что могла повернуться спиной к этому несчастному псу, так горячо благодарившему ее всего несколько часов назад. Она улыбнулась собаке, погладила его, почувствовала на ладони шершавый язык, и оба начали трудный обратный путь с одного грязного двора в теплую уютную квартиру.
- Что это? - отец указал на лежащее в кухне существо, отдаленно напоминавшее собаку.
- Это Джим. Это он вчера так ужасно выл.
- Уже и имя успели дать, - усмехнулся папа. - Ну, что ж, пусть живет. Только завтра его нужно в ветеринарку отвезти.
И вот на следующее утро отец на руках отнес Джима в машину и повез к врачу. Собака вела себя спокойно, не нервничала, позволяла осматривать. Ко всеобщему удивлению, оказалось, что это еще совсем молодой кобель, около года, и что он совершенно здоров, если не считать острой дистрофии и сильнейшего стресса, в результате которого он и потерял почти всю шерсть.
Первую неделю, пока пес был слишком слаб, отец на руках выносил его во двор, много разговаривал с ним и рассказывал о собаках Наташке, которая могла часами сидеть возле Джима, но пес оставался к отцу и дочери почти совершенно равнодушным. Наташку даже и вовсе как будто не замечал. Всю свою бесконечную собачью любовь он отдавал маме. Только ей он давал лапу, только ей лизал руки, только ей утыкался мордой в колени.
Недели через полторы Джим начал поправляться, вставать, и мог уже сам спускаться и подниматься по лестнице. Его уже не надо было носить на руках, и мама впервые надела на него новый ошейник, пристегнула поводок, и они, оба гордые и счастливые, вышли во двор. Но первая прогулка неожиданно омрачилась. Мимо проходила какая-то толстая тетка, нагруженная сетками и пакетами. Увидев Джима, вид которого еще действительно вызывал жалось, она остановилась, критически осмотрела маму и вдруг громко, на весь двор заголосила: "Ой, срам-то какой! Сама рожу отъела, а собаку голодом морит! Кожа да кости, смотреть страшно! Даже шерсти-то не осталось". Мама отлично понимала, что эти вопли нелепы, что ей не в чем себя упрекнуть, но все-таки стало до слез обидно, и она тихо всхлипнула. Джим подошел к ней, встал у ног и неодобрительно смотрел вслед толстой тетке.
С тех пор с Джимом ходил гулять отец. Пес слушался его, но по-прежнему не проявлял никаких особенно теплых чувств. Маленькая Наташка, часто ходившая с ними на прогулки, тоже оставалась для пса чем-то вроде ходячего предмета интерьера, с которым нужно было быть очень острожным. Когда девочка ласково брала его за морду и пыталась заглянуть в грустные, так и не выплеснувшие боли и страдания глаза, он упорно отворачивал голову и старался стряхнуть с ушей или брылей маленькие горячие ручонки.
Февраль выдался холодным и ветреным. Джиму, который к этому времени совсем оброс, было не холодно, но отец на прогулках поднимал воротник пальто, поеживался и притопывал. К середине февраля бабушка заболела и попала в больницу. Мама работала, и Джима приходилось на целый день оставлять одного. Он загрустил, стал хуже есть. Кто-то из знакомых сказал, что для собаки, еще совсем недавно пережившей такой сильный стресс и так привязанной к людям, очень тяжело это одиночество; что оставаясь утром один, пес не уверен, что вечером хозяева вернутся; что все это в конце концов может очень плохо кончиться, и лучше отдать собаку куда-нибудь, где она сможет больше быть с человеком. А еще лучше, чтобы пес был чем-нибудь занят. Это всегда идет на пользу.
Никто и думать не хотел о том, чтобы отдать Джима, да и представить, что ему будет лучше от того, что он еще раз поменяет хозяев, было сложно. Но бабушка все не поправлялась, работы было все так же много, и даже Наташка до вечера оставалась на продленке. И Джим худел, тосковал и перестал бегать на прогулках, только понуро трусил рядом с отцом. Слова знакомого все чаще вспоминались, и мама решилась. В деревушке под Ленинградом нашли пожилую учительницу, которая вела в сельской школе всего один-два урока в день, а все остальное время проводила дома. К тому же, собака могла весь день бегать по участку и "работать" - охранять, лаять,- это предполагало, что и в отсутствие хозяйки пес скучать не будет.
День выдался тихий и ясный. Упаковав в рюкзак Джимиковы миски, крупы, мясо и любимые игрушки и заведя ревущую Наташку к соседке, мать с отцом взяли Джима и в грустном молчании поехали на Витебский вокзал. Пес нервничал, поскуливал, заискивающе смотрел в глаза, и по маминым брюкам то и дело царапали когти бессильно сползающей с колена тяжелой лапы.
Изба оказалась тесной и грязной, а учительница - старухой в засаленном халате. Мама растерянно оглядывалась, отец сосредоточенно разгружал рюкзак и пытался втолковать сюсюкавшейся с собакой старухе, как пес привык есть, и что ни в коем случае нельзя давать мясо после каши, а только наоборот. Джим пятился. Прижимался к маминым ногам. Все это походило на какой-то кошмарный сон или эпизод из романов Достоевского. Мама отступила к стене и обо что-то задела ногой. Это была старая, проржавелая миска, в которой в мутной воде плавали хлебные корки. Старуха оглянулась на шум заскрежетавшей по полу лоханки и на вопросительный мамин взгляд сказала:
- Это я собачке приготовила.
- Но ведь он же не свинья... - только и смогла ответить мама.
Объяснять что бы то ни было о правильном кормлении собаки было явно бесполезно.
Кое-как договорившись о том, что хотя бы зимой и в плохую погоду собака будет жить в доме, мать с отцом стали собираться. Джим завыл, положил маме на колени обе лапы и заглянул ей в глаза. В его взгляде не было ни обиды, ни укора, даже боли и страдания в нем уже не было. Была только немая мольба - не оставляй.
И все-таки его оставили. С этой грязной старухой, с разбухшими плесневелыми корками в ржавой миске, с надрывным тоненьким лаем и тщетной мольбой во взгляде. Всю дорогу домой мать и отец проделали как в тумане. В тумане слез, застилавших глаза, и в паутине стоявшего в ушах захлебывающегося лая. Позже они никогда не могли понять, как случилась эта нелепость, да-да, именно нелепость, настолько невозможно и необъяснимо это было, - что Джима оставили. В доме стало очень тихо, ужинали, завтракали и обедали почти в абсолютном молчании. Мама то и дело закрывала лицо ладонями, убегала в ванную; отец хмурился и усердно разучивал на трубе какую-то сложную джазовую тему, а и без того обычно молчаливая Наташка, кажется, не сказала с тех пор, как увезли Джима, и десяти слов. У всех было такое ощущение, что это молчание, эта грустная тишина - в доме навсегда. Казалось даже, что она была и до той ветреной ноябрьской ночи, и только два месяца, что Джим был с нами, дом действительно жил, дарил уют и тепло.
И еще через день мама уволилась и поехала забирать собаку обратно. Но злобная старуха не открыла даже калитки. Сказала, что собаку ей отдали, что она ей подходит, и говорить здесь не о чем.
В ответ на жалобы и бессильные угрозы жены, отец только нахмурился еще больше, но ничего не сказал. А назавтра купил веревку, сделал что-то вроде лассо или аркана, взял за руку Наташку и поехал в эту проклятую деревушку, решив во что бы то ни стало вернуть Джима домой.
Они остановились у глухого высокого забора и стали ждать. Отец и дочь, оба угрюмые и молчаливые. Наташка взглядывала на нахмуренные густые папины брови и крепче сжимала губы. Они ждали, когда пса выведут гулять, но вдруг услышали, что кто-то возится в угольном сарае. Несколько тяжелых шагов и знакомое глухое ворчание... - это был Джим. Его держали не только на хлебе и воде, но еще и не в доме, и даже не на дворе, а в этом продуваемом всеми ветрами старом сарае, на куче угля. От злости отец громко хлопнул ладонью по колену. Пес, услышав шум, громко залаял. Заскрипела дверь, и во двор, шаркая и чертыхаясь, вышла старуха. Она подошла к сараю и отодвинула засов и, бормоча какие-то угрозы в адрес шатающихся по ночам у чужих домов хулиганов, выпустила собаку. Джим выскочил во двор и принюхался. Старуха зашаркала обратно к дому, скрипнула дверь и стало тихо. Отец прислушивался еще несколько мгновений. А потом вдруг тихо свистнул так, как обычно подзывал Джима на прогулках. Наташка даже не успела понять, что, собственно, произошло, как почувствовала на щеках горячий язык и упала под тяжестью мохнатых лап, оказавшихся у нее на плечах. Отец зарылся лицом в теплую, пушистую шерсть. Джим с места перемахнул двухметровый забор, едва услышав знакомый посвист.
- Джим! Джим! Миленький! - лепетала Наташка, теребя его за уши, и с восторгом видя, что пес не вырывается, не воротит морду, как раньше.
Но нужно было уходить, пока старуха не вернулась, чтобы снова запереть собаку в сарай. Отец накинул Джиму на шею импровизированный поводок, и пригибаясь и прячась в тени заборов, все трое побежали к платформе. Наташка всю дорогу не отпускала густую шерсть на загривке идущего рядом пса.
Они позвонили в квартиру. Мама открыла дверь и хотела было обнять Джима, поцеловать его большой мокрый нос, грустные глаза... но пес прошел мимо, как будто ее вообще не существовало.
- Джим! Как же так, Джим!
Но он не оглядываясь прошел на свое место на кухне и завилял хвостом, только когда туда вошли Наташка и отец.
Несколько месяцев Джим не прощал маме предательство. Он радовался бабушке, позволял Наташке играть с ним или просто часами сидеть рядом, он не отходил от отца, даже когда тот играл на трубе, хотя раньше не выносил этих звуков. Но мамы как будто не существовало. Со временем он стал приходить, когда она звала его, разрешал себя гладить и даже вилял ей хвостом, но больше уже никогда не смотрел ей в глаза и не клал на колени морду. Он простил ее, но не смог еще раз поверить. Главным и любимым до конца жизни оставался отец. Ему он давал лапу, ему заглядывал в лицо и ему на грудь клал свою большую и умную морду, защищая его, когда он спал или просто отдыхал после работы. А когда отец умер, всю свою любовь Джим перенес на Наташку, превратившуюся из маленькой щекастой девочки с сурово сжатыми губками и серьезными глазами в очаровательную юную девушку, походившую на отца темными бровями и капризным, немного грустным и презрительным изломом губ. И жители Петроградской стороны, частые прохожие на улице Мира в садике Александровского лицея не раз удивлялись этой необычной паре: юной девушке с серьезным, но полным жизни и любопытства взглядом и старому грузному псу без всякого интереса к окружающему, но с бесконечной любовью смотревшему на свою спутницу.
На это вся надежда... Как обрабатывать - не знаем, как швы снимать тем более... Он ни кого не подпускает к себе...
Я думаю Вам придется или кого то одевать в одежду для дрессуры , что бы не укусил , или набрасывать сеть, как на первом снимке и делать наркоз . Тогда швы удастся снять спокойно . А может что еще придумаете. Вы же оперировали , тоже его как то усмиряли . Это одинаково потрудиться придется . Ну вы очень молодцы ! Преклоняюсь!
Ирина М. Ира, слов нет... Слова кончились еще в тот день (за сутки до спасения)... УРОДАМ все аукнется... А Вы молодцы. Нельзя мне было смотреть эти фотки...
Ирина М. Я знала всё это на словах, но сейчас, когда посмотрела фотки, тоже хоть и не считаю себя слабонервной, но...глаза заплыли от слёз. Ира, Саша, Люда и остальные - низкий вам поклон!!!
Все даты в формате GMT
10 час. Хитов сегодня: 1734
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Псу здоровья и хороших хозяев.
И нет предела человеческой жестокости... 
молодцы!!!!
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума